Крестьянский быт: жилище и хозяйственные постройки
В августе 1775 года Екатерина II подписала указ о создании городских Работных домов. Проблема гастарбайтеров и трудоустройства наемных рабочих была серьезной и для старой Москвы. Работный дом, разумеется, не был панацеей от нищенства и безработицы, но оставил по себе весьма любопытный опыт
Легенда гласит, что однажды зимой Иван Грозный ехал на охоту в свой любимый лес, что тянулся от нынешних Красных ворот к Сокольникам. Царь случайно задел своей собольей шапкой за ветку могучей сосны, и монарший головной убор упал в снег. Придя в ярость, Грозный повелел вырубить эти непокорные сосны, и на том месте построить Охотничий дворец. По преданию, его возвели те же знаменитые мастера Барма и Постник, что подарили Москве храм Покрова на Рву. Государь возлюбил свое новое владение и приказал провести из Охотничьего дворца подземный ход в Кремль, где он соединялся с другими потайными лабиринтами. И будто бы царь, переодевшись в крестьянское платье, пробирался с факелом по подземельям в город и, никем не узнанный, слушал, что говорит о нем народ.
Потом в этих местах появилась дворцовая Огородная слобода. Царь Алексей Михайлович выстроил своим огородникам приходскую церковь во имя св. Харитония Исповедника, освященную по дню его венчания на престол. Она и оставила имена Харитоньевских переулков.
Елена Лебедева: Работный дом
Тема:В августе 1775 года Екатерина II подписала указ о создании городских Работных домов. Проблема гастарбайтеров и трудоустройства наемных рабочих была серьезной и для старой Москвы. Работный дом, разумеется, не был панацеей от нищенства и безработицы, но оставил по себе весьма любопытный опыт
Легенда гласит, что однажды зимой Иван Грозный ехал на охоту в свой любимый лес, что тянулся от нынешних Красных ворот к Сокольникам. Царь случайно задел своей собольей шапкой за ветку могучей сосны, и монарший головной убор упал в снег. Придя в ярость, Грозный повелел вырубить эти непокорные сосны, и на том месте построить Охотничий дворец. По преданию, его возвели те же знаменитые мастера Барма и Постник, что подарили Москве храм Покрова на Рву. Государь возлюбил свое новое владение и приказал провести из Охотничьего дворца подземный ход в Кремль, где он соединялся с другими потайными лабиринтами. И будто бы царь, переодевшись в крестьянское платье, пробирался с факелом по подземельям в город и, никем не узнанный, слушал, что говорит о нем народ.
Потом в этих местах появилась дворцовая Огородная слобода. Царь Алексей Михайлович выстроил своим огородникам приходскую церковь во имя св. Харитония Исповедника, освященную по дню его венчания на престол. Она и оставила имена Харитоньевских переулков. А бывший Охотничий дворец, перестроенный в роскошные жилые терема (Б. Харитоньевский, 21), царским пожалованием переходил к разным владельцам, пока в 1727 году не оказался у князя Г.Д.Юсупова. Этот дом был главным родовым владением Юсуповых в Москве, а в 1801 году сиятельный князь Николай Борисович, хозяин Архангельского и первый директор Эрмитажа, которому Пушкин посвятил стихотворение «К вельможе», купил соседний дом в Б.Харитоньевском, 24, и устроил в нем Юсуповский театр, снискавший славу второго после Шереметевского. Однако его сын решил избавиться от «лишнего» и в 1836 году продал здание для городского Работного дома.
Так называлось учреждение для неимущих, нищих, бездомных, где им предоставляли оплачиваемую работу, обеспечивая еще пищу, одежду и ночлег. В принципе начинание было благим – не просто избавить город от нищих и бездомных и не просто помогать им единовременной благотворительной мерой, но и дать трудоспособным, кроме крыши над головой и пропитания, возможность честно заработать собственным трудом. Еще английский мыслитель Локк утверждал, что «истинная и правильная помощь бедным заключается в доставлении работы тем, кто ее не имеет». Предоставление работы с гарантированным заработком – вот основная идея Работного дома, отличавшая его от тюрем, приютов и богаделен, учитывая то, что поначалу это было заведение для людей, живших исключительно уличным подаянием, у которых практически не имели шансов найти гарантированно оплачиваемую работу, даже самую грубую. В Работном доме же предполагалось поступление самых разнообразных заказов на труд из города.
На Западе работные дома были довольно суровым учреждением с принудительным характером. В России причиной его создания стала новая екатерининская политика в области общественного призрения, то есть переход от подаяния к предоставлению заработка: запретив нищим просить милостыню в 1762 году, государство со своей стороны предложило им Работный дом. О том просили и сами жители Москвы в Наказе в Уложенную комиссию 1767 года: учредить работный дом или «дом исправления» и определять в него на казенную работу всех «бесчувственно напившихся» и «на улице найденных». Для принудительно заключенных это заведение носило бы исправительный, воспитательный характер, дабы отучить их от бродяжничества, но в то же время предоставляло бы им заработанные деньги на жизнь.
И инициатива власти, и почин общественности привели к появлению указа от 12 августа 1775 года об учреждении Работных домов для «молодых ленивцев», праздношатающихся и просящих милостыню, чтобы получали пропитание собственной работой. Работный дом в Москве учреждался под ведомством полиции, и за него отвечал лично московский обер-полицмейстер Архаров. Однако уже тогда в него принимались не только трудоспособные «совершенно убогие», забираемые полицией с улиц за прошение милостыни и пьянство, но и те, которые «сами добровольно приходят», желая честно заработать и не имея для того иной возможности. Таким образом, уже в самый момент своего основания Работный дом имел целью предоставить работу, тем кто хочет ее иметь. И если на Западе такие дома назывались «бастилиями для бедных» за их принудительный характер, то в России «доброволию» была отдана большая дань. По одному образному и меткому выражению Работный дом служил двум противоположным целям: дать работу бедняку, ищущему заработка, и посадить за работу бродягу, избегающего ее.
Первый Работный дом открылся в октябре 1777 года. Тогда он был территориально раздельным: мужчин разместили за Сухаревой башней, в бывшем карантинном доме, оставшимся со времен чумной эпидемии, а для женщин (к коим относились и «распутные») отвели Андреевский монастырь на Воробьевых горах. На их содержание выделили по три копейки в день на человека плюс плата за работу: женщины занимались прядильным делом на нужды Адмиралтейства, а мужчины были заняты на тяжелых физических работах – зимой заготавливали дрова и камень для казенных и частных построек, летом работали на кирпичных заводах и на земляных работах.
Этого явно было недостаточно даже для докапиталистической Москвы. В голодные годы и каждую зиму сюда стекались тысячи бродяг в поисках пропитания и работы. В старых работных домах не хватало мест. И тогда в 1836 году на пожертвование купца Чижова у князя Юсупова купили для города его просторный «театральный» дом в Б.Харитоньевском. Он получил прозвище «Юсупов Работный дом».
В истории Работного дома выделяются два периода – до эпохи капитализма и пореформенная эпоха. На первых порах он исполнял роль принудительного дома призрения для нищих, так как работы, на которую рассчитывали его создатели, было очень мало. В 1838 году Работный дом перешел в ведение только что созданного Московского комитета по разбору дел о просящих милостыню. Отметим, что одной из главнейших целей Работного дома была борьба именно с профессиональными нищими, то есть избравшими уличное прошение милостыни своим главным промыслом. Опасность этого социального явления крылась в том, что отсюда наиболее часто происходило детская беспризорность. Уже младенцев профессиональные нищие выносили на уличный заработок. Один мальчик из Работного дома вспоминал, что когда умерла его двухлетняя сестра, положение в семье сильно ухудшилось, а до того было вполне благополучным. Потом такие дети часто бросали родителей и подавались на самостоятельную нищенскую стезю. Оттого в Работном доме было создано детское отделение, где призреваемые обучались грамоте и ремеслу. Было еще стариковское отделение, где содержались нетрудоспособные, требующие ухода.
На первых порах задержанные нищие и бродяги составляли подавляющее большинство его взрослых постояльцев. Их приводили сюда на несколько дней, рассматривали дела и затем отправляли по этапу на родину, но если у них действительно не было никакого другого пристанища, их могли оставить в Работном доме навсегда. Всем вновь поступившим назначался испытательный срок на проверку поведения. Затем их делили на два разряда - добронравные и ненадежные. Снискавшие доверие занимались относительно легкой работой в доме (мытье полов, стирка белья, помощь в канцелярии) минимум за 4 копейки в сутки плюс исполняли заказанные работы в мастерских за дополнительную плату – за половину цены от них. Мастерские поначалу тоже были примитивными, не требующими профессионального труда, как переплетно-конвертная и корзинно-бельевая. «Ненадежные» содержались под караулом и получали самые тяжелые, часто бесплатные работы по дому и без права выхода из него.
Долгое время Работный дом влачил жалкое существование. Он содержался на мизерные средства Комитета по делам нищих и пожертвования благотворителей. Добровольцев приходило очень мало, заказов на работы почти не поступало, дневной заработок начислялся в грошах, и постояльцы отказывались трудиться, а большинство их были вовсе нетрудноспособными. Вместо Работного дома получилась принудительная богадельня.
Эпоха капитализма принесла благие новшества в Работный дом. Во-первых, дешевый наемный труд требовался теперь в гораздо более значительных размерах, особенно в Москве. Во-вторых, при капитализме было больше вакансий, то есть возможности найти заказ самой разнообразной работы. В-третьих, сильно увеличился поток добровольцев, приехавших в Москву на заработки из деревень или провинциальных городов. Обычно наплыв из сельской местности был сезонным, поздней осенью или зимой, а к лету они вновь возвращались на полевую страду, и такие приезжие нуждались именно во временном заработке. Наконец, создание органов городского самоуправления позволило обеспечить лучшие финансовые условия для содержания Работного дома и организовать труд его постояльцев. В 1893 году Комитет по делам нищих был упразднен, и Работный дом перешел в ведение Московского городского общественного управления. Начались активные и солидные пожертвования благотворителей в пользу Работного дома – в их числе был сам П.М.Третьяков. Да и городских работ в капиталистической Москве прибавилось: разборка свалок, бесчисленные стройки, ремонты зданий, уборка снега с железнодорожных путей были самыми крупными заказами с гарантированной оплатой. Работный дом давал своим постояльцам возможность не подаваться на Хитровку.
Теперь в нем определилось два вида работ – в мастерских общих производств использовали дешевый неквалифицированный труд, как вне дома, так и в его мастерских: клейка чайных коробок, нашивка пуговиц, плетение корзин. Для других требовался профессиональный, лучше оплачиваемый труд со знанием ремесла - в слесарных, кузнечных, столярных, сапожных мастерских. Если в пуговичной мастерской заработок составлял минимально 6 копеек в день, то в кузнечно-слесарной он доходил до 72 копеек. (Максим Горький вспоминал, как будучи грамотным, порой трудился за гривенник в день). Городские работы теперь длились от 10 до 12 часов в день, но здесь существовала своя сложность. Разделение постояльцев Работного дома проходило уже не по добронравию, а по «материальному» принципу – те, кто имел собственную одежду, в которой можно было показаться на люди, и те, кто не имел таковой. Сносно одетые могли рассчитывать на лучшую работу со сдельной оплатой и объединялись в артель с избранным старостой. Вторые тоже создавали артель, но под присмотром надзирателя. Им выдавалась казенная одежда, рваная и разнородная, и они отправлялись на соответствующие, менее оплачиваемые работы. Однако минимальная плата для каждого рабочего на городских работах составляла 75 копеек в день – минус отчисление на содержание.
Капитализм выявил хорошее начало Работного дома – те, кто действительно стремился заработать какие-то деньги, получал их и покидал его стены с некоторой скопленной суммой для дальнейшего трудоустройства в Москве или возращения домой. От работы теперь не отлынивали, потому что была реальная возможность заработка. Число работников возросло настолько, что уже в 1897 году при Работном доме было открыто отделение в Сокольниках, а незадолго до революции устроили даже ясли для детей рабочих Работного дома. Добровольцы принимались на других условиях, жили отдельно от нищих, но одинаково на полном содержании, которое тоже улучшилось. Ранним утром перед работой выдавался чай с сахаром и черным хлебом в неограниченном количестве. На обед и ужин было горячее кушанье, щи и каша с салом, постным маслом, хлебом и небольшим количеством мяса.
Поскольку Работный дом был постоянным местом проживания, а не ночлежкой, здесь, в отличие от Хитровки, имелась и собственная баня и организованный досуг, поскольку постояльцам полагались выходные и праздники. Кроме библиотеки, где неграмотным читали вслух, популярность имели концерты, любительский хор и даже театральные постановки: особым успехом пользовался Гоголь.
За исключением бездомных, которых некуда было выслать по этапу, пребывание в Работном доме имело свой срок. Для заключенных принудительно он составлял полтора месяца, но колебался и до одной недели, и до полугода. Добровольцы же принимались или на определенный срок, обычно 36 дней, или до получения заработка в размере пяти рублей, или - по желанию - бессрочно. Точно также они могли покинуть Работный дом в любой момент по собственному желанию или же могли быть исключены по усмотрению администрации, например, за неблагонравное поведение.
Кадры Хитровки пополнялись в основном из-за нехватки мест в переполненном Работном доме. Юсуповский дом, рассчитанный на 200 человек, вмещал 600 постояльцев. Потом появилась идея разделить Работный дом на два отдельных учреждения – дом трудолюбия для добровольцев и работный дом для лиц, приводимых полицией, но осуществить ее не успели. Работный дом просуществовал до Октябрьской революции.
О том, на что уходил средний заработок обычного английского квалифицированного рабочего, но сейчас хочется рассмотреть тему быта типичного горожанина более детально (о жилье беднейших лондонцев и среднего класса тоже ранее уже ). К типичным жителям английских городов в первую очередь стоит относить не утонченных джентльменов в сверкающих шелковых цилиндрах и даже не армию клерков из Сити, а представителей низшего класса.
В 1867 году Дадли Бакстер, изучив данные переписи населения Англии и Уэльса, дал следующий классовый анализ. К высшему классу он отнес граждан с годовым доходом свыше 1000 фунтов стерлингов в год. Чтобы лучше понять масштаб, можно вспомнить, что в то время за один фунт давали около десяти царских золотых рублей. Если верить расчетам британской службы национальной статистики, то один фунт 1867 года, отталкиваясь от интегрального индекса розничных цен, имел такую же покупательную способность, как 42 британских фунта 2004 года. В более привычной нам валюте получается сумма около 2100 рублей, которая, разумеется, носит весьма приблизительный характер, так как сама структура ценности материальных благ благодаря научно-техническому прогрессу за полтора века претерпела значительные метаморфозы.
Согласно упомянутой переписи, в Англии и Уэльсе в середине XIX века проживали около 50 тыс. человек, которых можно было отнести к высшему классу. Впрочем, насколько я понимаю, речь шла скорее о семьях: видимо, тут учитывались именно главы семейств - условно говоря, добытчики. К среднему классу с доходом от 100 до 1000 фунтов в год относились свыше 2 млн человек. Однако вполне ожидаемо большую часть населения составлял низший класс - те, кто зарабатывали до 100 фунтов в год. Их Бакстер разделил на квалифицированных рабочих (1,123 млн человек), полуквалифицированных рабочих (3,891 млн) и сельскохозяйственных и неквалифицированных рабочих (2,843 млн). Более традиционная стратификация говорила о квалифицированных рабочих, «мастеровых» и «рабочем люде». Градация велась не только по роду занятий, но и по уровню дохода, хоть тут и встречались различные варианты. (Иные чернорабочие ухитрялись зарабатывать до двух фунтов в неделю, скажем, «тошеры», с риском для жизни искавшие любые маломальские ценности в городской канализации. А бывали мастера - те же каретных дел специалисты, чьи 5 фунтов в неделю уверенно выводили их в средний класс.) Довольно сложно привести некую «среднюю температуру по больнице», особенно с учетом того, что доходы рабочих в течение викторианской эпохи постепенно росли. Тем не менее приблизительно можно говорить о зарплате в 30 шиллингов (1,5 фунта) в неделю, как о некой границе между квалифицированным рабочим и мастеровым, то есть полуквалифицированным. Именно эти люди и составляли основную массу городского населения викторианской Англии, и для своего времени их жизнь считалась хоть и скромной, но вполне благополучной и пристойной.
Обличать язвы раннего капитализма я сейчас не планирую, таким образом рассказ о нищих, жутких трущобах и работных домах приберегу на будущее, а сейчас поведаю главным образом о жизни обычных людей, имевших хоть и не блестящее, но постоянное место работы. Современному человеку их уровень жизни практически неизбежно покажется ужасающим; что ж, тем сильнее следует ценить плоды прогресса, в том числе и социального.
2
Мастеровой, имеющий жену и четверых детей, в 1861 году написал в популярную газету «Пенни Ньюсман», что зарабатывает в среднем 1 фунт 10 шиллингов в неделю. Квартирная плата за две комнаты составляла 4 шиллинга, на еду и топливо уходило 5 шиллингов, на табак 3 пенса, «по полпенни на угощение для каждого ребенка» и 9 пенсов на лечение для всех; общая сумма расходов составляла 1 фунт 8 шиллингов 1 пенс. На непредвиденные расходы и на одежду таким образом оставалось немного. Другой мастеровой, зарабатывающий 19 шиллингов 6 пенсов в неделю, написал, что отдает за жилье 5 шиллингов.
Эта величина арендной платы тогда вызвала негодование читателей среднего класса, но, видимо, они плохо знали цены на дешевые квартиры. Судя по тому, что в некогда прекрасных домах возле Голден-сквер, за Риджент-стрит «самые уважаемые из трудящихся — швейцары, полисмены и им подобные» платили от 1 шиллинг 6 пенсов за подвальное помещение и до 5 шиллингов за одну большую комнату на чердаке, мастеровой снимал свои комнаты сравнительно недорого. Впрочем, в письме не было указано, где именно он жил, а многое зависело от района.
Ассоциация стремилась доказать, что подобное строительство может быть коммерчески выгодным, принося пятипроцентную прибыль от начальных капиталовложений. Этот принцип, смесь здравого коммерческого смысла и благотворительности, — так называемая «пятипроцентная благотворительность», - лег в основу финансирования многих подобных организаций.
Другие правила вводились с целью обеспечить здоровье жильцов: «Прошения не будут рассматриваться до тех пор, пока каждый член семьи, претендующей на жилье, не будет вакцинирован. Кроме того, в случае инфекционного заболевания кого-то из жильцов, его переведут в соответствующую больницу. Проходы, лестницы, туалеты и окна в них следует мыть каждую субботу и ежедневно протирать до 10 часов утра. Эту работу съемщики должны производить по очереди. Стирать белье разрешается только в прачечных. Жильцы обязаны сообщать управляющему обо всех рождениях, смертях или инфекционных заболеваниях в их комнатах. Любой жилец, не подчинившийся этим правилам, получит извещение о выселении».
К 1870 году подобные дома были заселены в Излингтоне (1865 год), Шадуэлле (1866) и Челси (1870). Между 1871 и 1885 годами было возведено еще двенадцать таких домов. Кварталы, построенные Пибоди, до сих пор можно видеть в центре Лондона. После ремонта их изначальная невзрачность исчезла, а общие туалеты остались в прошлом.
В 1844 году Ассоциация по внедрению чистоты среди бедных открыла баню и прачечную в Смитфилде, где можно было помыться и постирать за пенни и даже погладить одежду за фартинг, а при желании взять напрокат ведро побелки с кистью, чтобы бесплатно побелить стены — каким бы невзрачным ни был дом. Эта идея получила распространение. В 1846 году на Энделл-стрит и Хай-Холборне были открыты бани. Первые муниципальные бани в приходе Сент-Мартин-ин-де-Филдс открылись в 1849 году. В 1853-м бани и прачечные открылись на Маршалл-стрит в Вестминстере, где их остро не хватало, и на Дейвис-стрит, в зоне трущоб, расположенных в самом центре процветающего Мейфэра.
Представители среднего класса, которым случалось посещать тесные жилища бедняков, жаловались на стоявший там затхлый запах. Дешевым и эффективным средством протии запаха была известковая побелка, обладающая легким антисептическим действием. Известь заливали водой, а в качество связующего вещества добавляли немного клея. Приятный светло-бежевый оттенок получали, добавив к двум галлонам побелки фунт железного купороса - весьма небезобидная смесь. Из-за отсутствия влагоизоляции стены на первом этаже нередко отсыревали снизу на ярд или выше и штукатурка с них отваливалась.
С гигиенической точки зрения побелка в доме бедняка (особенно без купороса) была полезнее, но ее вскоре вытеснили обои. Когда печать с цилиндра начала конкурировать со старой трудоемкой печатью с клише, ярд обоев стал стоить дешевле фартинга (четверть пенса), а для комнатушки в доме рабочего требовалось не так уж много ярдов. Уже во второй половине XIX века трудно было найти жилище, стены которого не были бы оклеены обоями, так как массовое производство, начавшееся в 1840-х, привело к появлению на рынке таких дешевых товаров, что они стали доступны всем. Современник, оглядываясь на 1840-е и 1850-е годы, отмечал, что в домах высокооплачиваемых рабочих появились обои и ковры. Самыми дешевыми были обои в полоску, цветочек или с геометрическим узором, выполненные в два-три цвета; они были грубыми и слишком яркими, но веселыми. К тому же, цилиндр печатной машины, производящей двести двенадцатиярдовых полос в час, порой немного скользил. Однако печать с клише не стояла на месте. В 1860-х годах ярд многоцветных обоев, изготовленных с применением 20-30 красок, стоил три с половиной пенса.
На кухне есть еще дна стула - полированных виндзорских, стол и каминные принадлежности. Предполагалось, что встроенная кухонная плита там уже имеется. В набор фаянсовой посуды входили четыре чайных чашки с блюдцами (1 шиллинг 2 пенса), четыре кофейных чашки с блюдцами (2 шиллинга 8 пенсов) и четыре стакана для вина (1 шиллинг 10 пенсов), но всего два бокала (11 пенсов). К хозяйству прилагались: ножная ванна (5 шиллингов) — другой ванны не было, пара медных подсвечников (3 шиллинга 11 пенсов), щипцы для снятия нагара со свечи (2 шиллинга к пенса) и ящик для угля (2 шиллинга 6 пенсов).
В следующей части я хочу поговорить об обычном меню семьи рабочего, о том, как беднякам рекомендовали питаться с высоты своей мудрости строгие представители среднего класса, о скромном народном фастфуде и прочих неотъемлемых составляющих быта самых многочисленных обитателей Лондона викторианской эпохи.
Закирова А.А.
Введение
Актуальность темы. Коренные изменения, происходящие в нашей стране, породили противоречия между потребностью в позитивных социально-культурных преобразованиях в обществе и недостатком высокодуховных людей, готовых их осуществлять. Сегодня как никогда очевиден кризис духовно-нравственной жизни, корнями своими уходящий в прошлые столетия. И в настоящее время происходят быстрые и значительные социально-экономические и духовно-нравственные изменения в российском обществе и государстве. В такие времена увеличивается потребность в изучении переломных периодов отечественной истории.
Для восстановления более полной и глубокой исторической картины событий конца XIX начала XX веков необходимо изучение духовно-нравственного состояния русского общества поскольку, эти события имели не только социально-экономические, но и духовно-нравственные характеристики, ранее не достаточно проанализированные историками. Дополнение изученных исторических событий фактами более глубокого духовно-нравственного порядка сформировало особое направление данного исторического исследования, проблема которого является актуальной для современных историков, политологов, социологов и богословов.
В конце XIX - начале XX веков, несмотря на ускоряющееся индустриальное развитие, основным сословием в России оставалось крестьянство. Согласно переписи 1897 года, его численность составляла 84,1% от всего населения европейской России и 77,1% по империи в целом. В среднем материальное положение крестьянства улучшалось.
Объект исследования – организация быта в период времени конца XIX – начала XX века.
Предмет исследования – организация и бытовые условия русских рабочих.
Цель работы – изучить быт русских рабочих конца XIX – начала XX века.
Задачи реферативного исследования:
- Изучить бытовые условия и предметы быта русских рабочих;
- Ознакомится с общественно-бытовым укладом русского населения XIX- XXвв.
- Рассмотреть трудовые условия работы русского населения.
1. Быт русских рабочих конца XIX – начала XX века
1.1 Бытовые условия
В XIX веке крестьяне жили большими патриархальными семьями, которые начали распадаться только к концу века. Большие семьи, тяжелый разнообразный труд, суровый климат заставляли северян строить дома-комплексы, объединяющие жильё и хозяйственные постройки. На деревенских улицах обычно стояло по нескольку десятков монументальных домов, в каждом из которых жила одна крестьянская семья. Рядом с домами строились амбары; ближе к реке, озеру - бани; за околицей - риги с гумнами.
При строительстве дома все грубые работы делал любой мужик, владея топором, а для исполнения более тонкой работы приглашали мастеров. Огромный дом хорош снаружи, хотя почти не сохранил резных украшений, но особенно волнующе красив внутри. Живое, тёплое дерево, все с любовью сделано руками хозяина, продуманно, соразмерно, крупно.
Впереди жилая половина, сзади - хозяйственная, между ними сени. Дом получается длинным, жилая и хозяйственная половины - одной высоты. Основной этаж приподнят метра на два. Под жилой половиной - подполье, используемое как кладовая. Первые русские печи были без трубы, топились по-чёрному, и в нашем крае тоже. Была деревянная труба для выхода из избы дыма, который расстилался по всему потолку. С заселением Карелии новгородцами появились мастера-печники, имевшие опыт возведения печей в боярских теремах, которые топились по-белому, то есть дым из печи выходил в трубу. Жилая половина разделена русской печью, дверью и заборкой (шкафной перегородкой) на две самостоятельные части, что объясняет наличие двух красных углов.
1.2 Предметы быта
Посуда представлена средними и крупными сосудами, мисками, горшками, кринками круглодонной формы, изготовленными из хорошо отмученной глины с примесью песка, толчёного кварца. Обжиг сильный, но неровный. По-видимому, изделия обжигались в открытых кострищах.
Неотъемлемую часть быта составляла деревянная посуда. При её изготовлении мастера больше внимания уделяли форме вещи, а не её украшению. Массивные долблёно-резные ковши, различной величины чаши, миски, солонки, ложки - во всех этих изделиях ощущается стремление удачно подобрать пропорции, форму. Материалом служили сосна, ель, берёза, прочные берёзовые наросты - капы.
Значительную часть домашней утвари составляли изделия из бересты. Из неё делали туеса, корзинья, кошели, солоницы, бураки (корзины). Берестяные туеса - сосуды цилиндрической формы из цельного куска бересты для молока или воды служили до 25 лет. Домашняя утварь изготавливалась также из ивовых прутьев, луба. Лубяные короба, сита и т. п. делали из тонких кусков дерева (осины, липы). Из дерева же делали грабли, вальки, пяльца, детали ткацких станков, охотничьи лыжи.
Металлические изделия, в частности замки, кованые сундуки, имели эстетическую ценность, так как мастеровые придавали им изящную форму. Мастерство кузнеца передавалось из поколения в поколение, по родственной линии. Материалом железных изделий служила местная руда: болотная, озёрная, горная.
Разнообразны и красивы были орнаментированные расписными узорами хозяйственные и бытовые принадлежности. Они привлекли внимание ещё дореволюционных исследователей, отмечавших, что «любовь к живописи в деревне несомненна, нередко было встретить избу, в которой множество предметов домашней обстановки, шкафы, сундуки, двери разукрашивали любопытной живописью, странной, фантастической, но удовлетворяющей вкусам деревни». В наших деревнях заборки, двери, шкафчики были покрыты кистевой росписью, близкой к манере выгорецких мастерских. Характеризуя предметы быта, орудия труда, можно сказать, что все они являются произведениями народного искусства, хотя главным принципом была целесообразность изготовленных предметов, практичность, нужность.
2. Общественный быт русского города XIX - начала XX вв.
2.1 Культура народа
С 1890-х годов в русских городах распространяются и другие сословно-профессиональные клубы, объединяющие более широкие слои горожан. Были так называемые приказчичьи, или коммерческие, клубы, вокруг которых группировались служащие казенных учреждений и частных фирм, чиновники низших рангов, торговцы из мещан и часть купечества - средние слои горожан, ориентирующиеся в своих устремлениях на буржуазно-дворянскую верхушку. Здесь проводили свободные вечера, развлекались. Существовали клубы на небольшие членские взносы и добровольные пожертвования. Основной упор делался на благопристойность поведения, на соблюдение приличий и хорошие манеры.
Попыткой создать клубы для народа явилась организация в городах в начале XX в. Народных домов. Они отличались от сословно-профессиональных клубов открытостью и тем, что помимо развлечений (игры, танцы), в них силами местной демократической интеллигенции велась культурно-просветительная работа (устраивались спектакли, читались лекции, показывались «туманные картинки» (диапозитивы) на общеобразовательные темы). Посещали Народные дома рабочие, тянущиеся к просвещению. Такое же значение имели и воскресные школы, которые на общественных началах устраивали отдельные представители интеллигенции, чаще всего учителя. Школы посещали рабочие, ремесленники и все те, кто хотел получить или пополнить образование. В их составе преобладали молодые мужчины. Очень часто такие школы использовались политиками для революционной пропаганды.
Другим видом объединений в городах были различные общества по интересам, любительским или профессиональным (краеведческие, агрономические, коневодческие, спортивные и др.). Все они имели свой устав, кассу, иногда библиотеку. Общества врачей и краеведов на своих собраниях заслушивали сообщения на профессиональные темы, которые иногда издавались; сельскохозяйственные общества, состоявшие в основном из помещиков и крепких хозяев - крестьян с хуторов, - устраивали выставки плодов, продуктивного скота, лошадей. Имели распространение и любительские кружки - театральные, литературно-художественные. Вся эта сфера общественной деятельности не была обширна, однако имела широкий общественный резонанс, поскольку несла просвещение и культуру в массы горожан и населения ближайшей сельской округи.
Среди мелкого мещанства, ремесленников и мастеровых широко бытовали уличные игры. Играли дети, подростки и взрослые парни и девушки чуть ли не до свадьбы. Для этих игр было характерно заметное разделение на мужские и женские - мужские игры требовали от участников большей силы и ловкости. Парни играли в городки, в бабки, в чехарду, ходили на ходулях, запускали змея. В лапту тоже играли больше парни. Девушки бегали в догонялки, играли в камешки, бусины («верстки»). Молодые люди из «приличных» семей в уличных играх участия не принимали. Они забавлялись в своей среде при выезде за город или собравшись компанией знакомых и родственников в своем саду или во дворе. В ходу были кегли и мяч, реже - крокет, гольф; дети качались на качелях, гоняли обруч.
В зимнее время в городском саду заливали каток. По вечерам здесь зажигали фонари, иногда играл оркестр. Вход был платный. Молодежь каталась парами или небольшими группами. Любимое зимнее занятие молодежи из простых семей - катание с гор на салазках, скамеечках, ледянках. Такие развлечения шли с наступления зимы до таяния снегов.
В 1900-е годы начинают развиваться спортивные занятия: езда на велосипеде, игра в футбол. Это касалось более всего молодых людей из чиновников, служащих и коммерческого круга. Представителей офицерско-помещичьей среды более занимал конный спорт; впрочем, любоваться зрелищем конных состязаний, особенно бегов, любили все горожане. На бега собиралось множество народа разного звания и состояний.
Среди простонародья в мужских компаниях имели место различные состязания в силе и ловкости - например, в подъеме тяжестей на спор. Особое место занимала сохранившаяся с древности молодецкая забава - кулачные бои, устраивавшиеся с четверга масленичной недели до конца сентября-октября, включая период осенних ярмарок. Наибольшее распространение эта забава получила среди ремесленников, мелких торговцев, некоторой части рабочих, особенно в провинциальных городах.
На общественную жизнь села и города большое влияние оказывала церковь, для подавляющего большинства населения - православная. Религиозно-бытовой регламент, касавшийся самых различных сторон жизни, был своего рода законом общественного и личного поведения людей. Чередование труда и отдыха, формы и характер проведения досуга во многом определялись датами религиозного календаря, обязательного для всех. Выполнение религиозных предписаний в домашнем быту обусловливалось не только чувством верующего, «страхом Божиим», но и контролем семьи, особенно старшего поколения, следившего за соблюдением подобающего отношения к иконам, постам, молитвам и т.п. Каждый крестьянин и городской житель как член церковной общины принимал участие в общественных действиях, связанных с отправлением культа. Основу религиозно-общественной жизни составляли посещения церкви, прием священника с клиром, делающего обход своего прихода с молебствием раза 4 в год, большие крестные ходы, регулярные или эпизодические, обряды, связанные с важнейшими моментами в жизни людей. Само отправление культа являлось делом общественным.
Значительное место в жизни русского человека занимало регулярное посещение церкви. По субботам, воскресеньям и особенно в дни больших праздников в церковь отправлялись не только взрослые, но и дети. В большие посты полагалось говеть, исповедоваться и причащаться. За всем этим наблюдало и духовенство и само общество через те или иные группы, осуществлявшие социальный контроль (в городе - через отдельные социально-бытовые группы, в селе - через сельскую общину, с которой церковная община часто совпадала). Из тех, кто разделял атеистические взгляды или колебался в вере, лишь немногие могли себе позволить пренебрегать христианскими «обязанностями». Такое поведение осуждалось и в лучшем случае, если человек имел вес в обществе, квалифицировалось как чудачество. Само посещение церкви рассматривалось не только как религиозный, но и как светский акт, дававший возможность для общения. У обедни, вечерни, заутрени люди регулярно встречались друг с другом. Церковь давала возможность «видаться» родственникам, друзьям, знакомым. Разговаривали, узнавали новости, присматривали женихов и невест. Пребывание «на глазах» общества заставляло обращать особое внимание на свою одежду, манеры. Приходили задолго до службы и потом расходились не сразу. Церковная площадь в праздники становилась своеобразным центром общественной жизни. Здесь часто развертывалась и уличная торговля лакомствами, мелочами, детскими игрушками.
Много народу в дни больших религиозных праздников и престольных дней собиралось к многочисленным монастырям, к святым местам, к храмам с чудотворной иконой. Паломники прибывали не только из ближайшей округи, но и из дальних мест. Они располагались по трактирам, по крестьянским, мещанским домам и жили по нескольку дней. Здесь складывался свой специфический общественный быт, создавалась мистическая атмосфера.
Особое место в религиозной общественной жизни занимали большие крестные ходы, которые устанавливались по разным поводам, связанным с историей данной местности или всей страны (избавление от эпидемии, падежа скота, в честь победы в Отечественной войне 1812г.), или были эпизодическими (моление о дожде во время засухи). Процессии бывали длительные и многолюдные, в них принимало участие почти все население церковных приходов, и особенно охотно - простонародье. Крестный ход как религиозный и бытовой обряд сложился давно и со временем почти не менялся. В 1900-е годы в городах во время крестных ходов наблюдался своеобразный уличный быт с лоточной торговлей и некоторыми развлечениями.
Большую роль в жизни городского населения играли обряды и обычаи, приуроченные к датам христианского календаря. Еще в начале XX в. обрядовый календарь, содержащий многие напластования отдаленных времен, на большей части территории расселения русских сохранял свою традиционную специфику, хотя многие архаические обряды к тому времени ушли из жизни, а смысл других был забыт, и они, смешавшись с необрядовыми бытовыми формами, воспринимались как праздничная забава.
Общественная жизнь, связанная с народной календарной обрядностью, проявлялась главным образом в совместных гуляниях и праздничных развлечениях, имевших множество локальных различий. Рождественско-новогодний цикл обычаев и обрядов, связанных с зимним солнцеворотом и направленных на обеспечение плодородия и всяческого благополучия в наступающем году, назывался святками. Святки были самым оживленным и веселым временем года, особенно для молодежи. По неписанным законам, в обязанность молодежных групп (территориальных или социально-бытовых) входила организация и проведение рождественских и новогодних колядований, широко распространенных в России. Молодые люди веселой гурьбой обходили дома с пожеланиями хозяевам всяческого благополучия и получали за это вознаграждение, чаще всего съестными припасами. Утром на Новый год по домам ходили мальчики. Они поздравляли хозяев, исполняли праздничный тропарь и «засевали» - рассыпали семена. Детей обычно одаривали мелочью. Все, что колядовщики получали от хозяев, шло на устройство праздничных вечеринок и бесед, которые, как уже отмечалось, отличались особым разгулом и многолюдностью.
2.2 Трудовые условия для работы русского населения в конце XIX - начале XX веков
Чрезвычайно сложные и многоплановые проблемы объединены понятием «рабочий вопрос» в России. К ним относятся формирование рабочего класса, численность и структура, состав, условия труда и уровень жизни рабочих, правовое и политическое положение и др. С учетом исследовательских задач монографии, автором очерка поставлена триединая задача: исследовать взаимоотношения между правительством - предпринимателями - рабочими, ибо политика, проводимая государственной властью, была одним из существенных рычагов, регламентирующих отношения предпринимателей и рабочих (главным образом, через фабрично-заводское и трудовое законодательство). Социальная политика, осуществляемая владельцами предприятий, являлась не только регулятором их взаимоотношений с рабочими, но и важной сферой предпринимательской деятельности.
Власть, предприниматели и рабочие в 1860-1870-х гг. 60-70-е годы XIX века - начало больших перемен в стране. Это было и время интенсивного старта в попытках решения «рабочего вопроса». Падение крепостничества явилось одним из величайших событий в истории России XIX века. С реформой 1861 г. были связаны коренные изменения в политической и социально-экономической жизни страны. Одним из важнейших ее итогов было образование свободного рынка наемного труда людей, лишенных средств производства и живущих исключительно продажей своей рабочей силы. Система наемного труда стала основой развития народного хозяйства России. Быстрое развитие капитализма в пореформенный период умножало ряды наемных рабочих, превращало их в класс российского общества. Последнее было неразрывно связано и с промышленной революцией, происходившей в стране в 50-90-е годы XIX века.
В ходе промышленной революции в России была создана и утвердилась крупная машинная индустрия, и сложился новый социальный тип постоянных рабочих, концентрировавшийся на крупных предприятиях в ведущих промышленных центрах страны. Шло формирование рабочего класса, основу которого составляли постоянные рабочие, лишенные средств производства, разорвавшие связь с землей и собственным хозяйством и весь год трудившиеся на фабриках и заводах.
Однако уже к концу 1850-х годов в правительственных кругах среди наиболее либеральных их представителей зрело понимание того, что с освобождением крестьян уже нельзя сохранять прежние законы о рабочих, что необходимость разработки фабрично-заводского законодательства очевидна. С этого времени различными российскими ведомствами стали создаваться одна за другой особые комиссии. Первая из них была образована в 1859 г. в Петербурге при столичном генерал-губернаторе. В ее работе активное участие принимали петербургские предприниматели. На комиссию была возложена задача провести обследование фабрик и заводов Петербурга (и его уезда) - крупнейшего торгово-промышленного центра, где было сконцентрировано и наибольшее число рабочего населения.
Итогом работы комиссии стала подготовка «Проекта правил для фабрик и заводов в С.-Петербурге и уезде», регламентировавших условия труда рабочих и ответственность предпринимателей.
В 60-70-е годы XIX в. положение рабочих оставалось бесправным и характеризовалось жестокими формами труда. Зачастую на фабрично-заводских предприятиях действовали правила внутреннего распорядка, составленные самими владельцами и вводимые без всяких объяснений рабочим. В Московской губернии наиболее типичным был 12-часовой рабочий день, но на ряде предприятий он продолжался 14, 15, 16 часов и больше. На большинстве фабрик велико было число рабочих дней в году, а воскресные работы - обычным явлением. Рабочие подвергались крайнему произволу со стороны хозяев. Последние включали в рабочий договор такие пункты, которые лишали рабочего всякой свободы. Система штрафов была развита до виртуозности. Нередко размер штрафов совсем не определялся заранее. Штрафы с рабочих, взимавшиеся по самым разнообразным поводам и без повода, без указания причины, поступали в полное распоряжение предпринимателя. Они доходили иногда до половины заработка, т.е. рабочий из заработанного рубля отдавал хозяину 50 коп. Бывали случаи, когда сверх штрафов назначалась еще неустойка, например, 10 рублей за уход с фабрики. Общая сумма штрафов достигала на некоторых фабриках нескольких тысяч рублей в год и являлась немаловажным источником дохода.
Фабриканты считали себя вправе, вопреки закону, запрещавшему им самовольно понижать заработную плату, до истечения срока договора, уменьшать ее в любое время по своему усмотрению.
Рабочие должны были выпрашивать у фабриканта заработанные ими деньги как особую милость. На некоторых фабриках практиковался и такой порядок: они совсем не выдавались рабочему на руки в течение года (до окончания срока по найму). Конец 1860 - начало 1870-х годов ознаменовались нарастанием недовольства рабочих и усилением рабочего движения. Особенно обостряются отношения между рабочими и предпринимателями в текстильной, прежде всего хлопчатобумажной, промышленности - ведущей отрасли в стране.
В ходе стачечного движения 1870-х годов правительство и его местные органы, полиция и жандармерия принимали все меры для подавления рабочих выступлений, преследуя активных их участников, преимущественно в административном порядке на основе циркуляров МВД 1870, 1878-1879 гг., а затем и Положений об усиленной и чрезвычайной охране 1881 г., разрешавших высылку стачечников в места их приписки.
Уже в 1870-е годы становилось все более очевидным, что рабочий класс и рабочий вопрос именно в западноевропейском смысле существовали в России.
Заключение
Жизни рабочего на рубеже веков позавидовать было сложно даже малоземельному крестьянину. Понятие «экономическое положение» рабочих включает такие факторы, как занятость на производстве, санитарные и другие условия труда, профессиональную заболеваемость, травматизм. В свою очередь, понятие «уровень жизни» складывается из оценок обеспеченности пролетариев работой, продолжительности их жизни, заработной платы, качества питания, жилищных условий, медицинского обслуживания, соотношения рабочего и свободного времени.
По данным статистики, на рубеже веков рабочие занимали последнее место по размеру сбережений на одного вкладчика. Заработка отца семейства в большинстве случаев не хватало, поэтому более половины жен рабочих тоже трудилось. А это - почти в 3 раза больше, чем число работавших замужних женщин в более развитых в промышленном отношении Германии и Англии. Большие испытания в период становления отечественного промышленного капитализма судьба уготовила женщинам-работницам и подросткам, составлявшим к началу XX века немногим менее половины рабочего люда. Недовольство среди простого народа постепенно приобретало массовый характер.
В среде фабричных и заводских рабочих, искусственно обезземеленных дворян и обезземеливаемых крестьян, пополнявших собой ряды «всемирного бесприютного пролетариата» развивались как вызов Богу злоба и социальная ненависть.
Список использованной литературы
- Копяткевич. Олонецкая художественная старина // Известие общества изучения Олонецкой губернии. – Петрозаводск, 1914. – №5.
- Мюллер Г.П. Очерки по истории ХVI–ХVIII вв. – Петрозаводск, 1947.
- Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II. Ч. 1. 1861-1874. – М., 1950.
- Русские: семейный и общественный быт / Отв. ред. М.М. Громыко, Т.А. Листова. – М., 1989.
- Тихомиров Л.А. Христианство и политика. Рабочий вопрос и русские идеалы. http://apocalypse.orthodoxy.ru/
Примечания
Рабочий класс России от зарождения до начала XX в. – М. 1998. – 367 с.
При реализации проекта использованы средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии c распоряжением Президента Российской Федерации № 11-рп от 17.01.2014 г. и на основании конкурса, проведенного Общероссийской общественной организацией «Российский Союз Молодежи»
Рабочие мануфактур и подмастерья находились в тяжелом положении, которое не,переставало ухудшаться в течение всего XVI в. в связи с обесцениванием денег, ростом дороговизны и падением реальной заработной платы (в результате «революции цен»). Заработная плата устанавливалась на основании регламентов, издававшихся цехами, муниципалитетами или правительством, всегда стоявшими на страже интересов предпринимателей. Самый труд подмастерьев и мануфактурных рабочих носил тогда в известной степени принудительный характер. Ордонанс 1534 г. (для Лангедока) и последующие многочисленные указы причисляли всех безработных к «бродягам» и за отказ от работы на предпринимателей грозили тюрьмой и каторжными работами на галерах. Продолжительный рабочий день, значительная интенсификация труда в мануфактурах по сравнению с цехами, штрафы за малейшее нарушение правил, каторжный режим на многих мануфактурах, тяжкий налоговый гнет - все это создавало для наемных рабочих порой прямо-таки невыносимые условия существования.
Еще в предшествовавший период возникли самостоятельные союзы подмастерьев - компаньона-
леи, или братства. В XVI в. их образовывали и мануфактурные рабочие. Это были организации, проникнутые боевым духом. Они неизменно возглавляли выступления рабочих и подмастерьев, борьбу труда с капиталом. Борьба нередко принимала форму массовых стачек; в 1539-1542 гг. в Париже и Лионе разразились крупные стачки организованных в компаньонажи типографских рабочих, сопровождавшиеся столкновениями с городскими влаг стями. Идя навстречу собственникам типографий, король издал в 1539 г. в Виллер-Котре эдикт, в кото-
Производство растительного масла.
Гравюра И. Аммана.
ром рабочим запрещались организация cotamp;atoB, устройство стачек и ношение оружия.
Еще по теме НАЕМНЫЕ РАБОЧИЕ:
- Чем отличается неполный рабочий день от сокращенного рабочего дня?
- Может ли работник с ненормированным рабочим днем отказаться выйти за пределы нормального рабочего дня?
- Можно ли устанавливать ненормированный рабочий день для работников, занятых неполный рабочий день?
- 4. Борьба Ленина против народничества и "легального марксизма". Ленинская идея союза рабочего класса и крестьянства. I съезд Российской социал-демократической рабочей партии.
Оригинал взят у ss69100 в Как жили рабочие в России, которую тогда потеряли любители хруста французской булки
До столыпинских реформ мужик, окончив полевой сезон, отправлялся на заработки в город — на фабрику или на строительство. Явление это было настолько массовым, что многие фабричные предприятия на лето закрывались — рабочие расходились по деревням поголовно. Естественно, фабрикант, как мог, экономил на заработках и на жилье сезонников, и они все это терпели, поскольку воспринимали свое положение как временное.
Но реформы вышибали людей из деревни в город уже на постоянное жительство — а фабрикант, естественно, привык экономить на жилье, пище и зарплате рабочих и расставаться с такими приятными для себя привычками не спешил. И люди, составлявшие едва формирующийся рабочий класс России, перебравшись из деревни, где им не было места, в город, попадали в совершенно нечеловеческие условия нарождающегося капитализма.
К началу XX века в России сформировался новый слой общества, совершенно особый, какого раньше не бывало — тот, что социал-демократы точно и метко прозвали рабочим классом, ибо жили эти люди как рабочий скот — трудились за кормежку и крышу над головой. Некий инженер Голгофский в докладе на торгово-промышленном съезде в Нижнем Новгороде в 1896 году с точностью художника этот слой обрисовал:
«Проезжая по любой нашей железной дороге и окидывая взглядом публику на станциях, на многих из этих последних невольно обращает на себя ваше внимание группа людей, выделяющихся из обычной станционной публики и носящих на себе какой-то особый отпечаток. Это-люди, одетые на свой особый лад; брюки по-европейски, рубашки цветные навыпуск, поверх рубашки жилетка и неизменный пиджак, на голове — суконная фуражка; затем — это люди по большей части тощие, со слаборазвитой грудью, с бескровным цветом лица, с нервно бегающими глазами, с беспечно ироническим на все взглядом и манерами людей, которым море по колено и нраву которых не препятствуй… Незнакомый с окрестностью места и не зная его этнографии, вы безошибочно заключите, что где-нибудь вблизи есть фабрика…»
По официальным данным (которые несколько меньше неофициальных, ибо «черный рынок» труда существовал и тогда), в 1886 г. рабочих в России было 837 тысяч, в 1893 г. — около 1 млн. 200 тысяч и в 1902 г. — 1 млн. 700 тысяч человек. Столыпинские реформы ещё подтолкнули процесс. Вроде бы не так много их было — ведь население страны тогда составляло 125 миллионов. Однако новый класс с самого начала вступил с породившим его обществом в отношения особые и своеобразные.
* * *
«В нашей промышленности преобладает патриархальный склад отношений между хозяином и работником. Эта патриархальность во многих случаях выражается заботами фабриканта о нуждах рабочих и служащих на его фабрике, в попечениях о сохранении ладу и согласия, в простоте и справедливости во взаимных отношениях. Когда в основе таких отношений лежит закон нравственности и христианского чувства, тогда не приходится прибегать к писаному закону…»
Похоже, что автор писал сей циркуляр под диктовку своей жены из числа дам-попечительниц о народной нравственности, питавшейся исключительно душеспасительными книжками. Поскольку одни лишь люди такого сорта могут предполагать, что в основе отношений между трудом и капиталом лежит «закон нравственности и христианского чувства». Но когда знакомишься с реальным положением дел в этой области, приходится вспоминать не Христа, а Карла Маркса: нет таких преступлений, на которые не пойдет капитал ради процента прибыли. Впрочем, и Христа тоже: «легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому попасть в Царство Небесное».
Сейчас говорят, что рабочие до революции жили хорошо. Иной раз ссылаются и на Хрущева, который в 30-е годы как-то в порыве откровенности сказал, что-де он, когда был слесарем, жил лучше, чем когда стал секретарем МК. Может статься, и так. Особенно учитывая, что в качестве секретаря МК он был на глазах у Политбюро, а тогдашнее Политбюро партийцам воли по части приобретательства не давало. Еще приводят в подтверждение данные о соотношении цен и зарплат, рассказывают о Путиловском заводе и Прохоровской мануфактуре, об отцах-фабрикантах и добром царе, который вводил рабочие законы. Да, все это было. Иные рабочие и детей в гимназиях учили, тот же друг Сталина Аллилуев, например, — зарплата позволяла. Но судить об уровне жизни российского рабочего по положению тончайшего слоя квалифицированной «рабочей аристократии» — все равно что судить о жизни СССР 70-х годов по коммунистическому городу Москве. Отъедешь от Москвы всего ничего, хотя бы до Рязани — а там уже колбасы нет.
Были и «отцы-фабриканты», один на сотню или же на тысячу — Николай Иванович Путилов ещё в 70-е годы XIX века с мастерами здоровался за руку, открыл для рабочих школу, училище, больницу, библиотеку. Да, был Путилов и был Прохоров, но был и Хлудов — о нем и его «отеческом попечении» мы еще расскажем. Но если о 999-ти прочих умолчать, а о Путилове рассказать, то получится, доподлинно, «золотой век».
…Среди моих домашних «ужастиков» не последнее место занимает исследование К. А. Пажитнова «Положение рабочего класса в России», 1908 года выпуска, которое, в свою очередь, содержит анализ многочисленных отчетов фабричных инспекторов и прочих исследователей и проверяющих. Чтение, надо сказать, не для слабонервных.
С чего бы начать? Одной из главных приманок большевиков стал лозунг восьмичасового рабочего дня. Каким же он был до революции? Большая часть относительно крупных фабрик и заводов работала круглосуточно — в самом деле, не для того хозяин дорогие машины покупал, чтобы они по ночам стояли. Естественно, так работали металлурги с их непрерывным циклом, а кроме того, практически все прядильные и ткацкие производства, заводы сахарные, лесопильные, стеклянные, бумажные, пищевые и пр.
На фабриках и заводах с посменной работой естественным и самым распространенным был 12-часовой рабочий день. Иногда он являлся непрерывным — это удобно для рабочего, но не для фабриканта, потому что к концу смены рабочий уставал, вырабатывал меньше и был менее внимателен, а значит, и продукт шел хуже. Поэтому часто день делился на две смены по 6 часов каждая (то есть шесть часов работы, шесть отдыха и снова шесть работы). Товар при этом шел лучше, правда, рабочий при таком режиме «изнашивался» быстрее — но кого это, собственно, волновало? Эти изотрутся — наберем новых, только и всего!
Но и это ещё не самый худший вариант. А вот какой порядок был заведен на суконных фабриках. Дневная смена работала 14 часов — с 4.30 утра до 8 вечера, с двумя перерывами: с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А ночная смена длилась «всего» 10 часов, но зато с какими извращениями! Во время двух перерывов, положенных для рабочих дневной смены, те, что трудились в ночную, должны были просыпаться и становиться к машинам. То есть они работали с 8 вечера до 4.30 утра, и, кроме того, с 8 до 8.30 утра и с 12.30 до 1.30 дня. А когда же спать? А вот как хочешь, так и высыпайся!
12-часовой рабочий день существовал на достаточно крупных предприятиях, с использованием машин. А на более мелких кустарных заводишках, где не было посменной работы, хозяева эксплуатировали рабочих кто во что горазд. Так, по данным исследователя Янжула, изучавшего Московскую губернию, на 55 из обследованных фабрик рабочий день был 12 часов, на 48 — от 12 до 13 часов, на 34 — от 13 до 14 часов, на 9 — от 14 до 15 часов, на двух — 15, 5 часов и на трех — 18 часов. Как можно работать 18 часов?
«Выше 16 и до 18 часов в сутки (а иногда, хотя трудно поверить, и выше) работа продолжается постоянно на рогожных фабриках и периодически — на ситцевых… а нередко достигает одинаковой высоты рабочее время при сдельной работе на некоторых фарфоровых фабриках.
Из Казанского округа сообщается, что до применения закона 1 июня 1881 г. работа малолетних (до 14 лет! — Е. П. ) продолжалась на некоторых льнопрядильных, льноткацких фабриках и кожевенных заводах 13,5 часов, на суконных фабриках — 14-15 часов, в сапожных и шапочных мастерских, а также маслобойнях — 14 часов…
Рогожники г. Рославля, например, встают в час полуночи и работают до 6 часов утра. Затем дается полчаса на завтрак, и работа продолжается до 12 часов. После получасового перерыва для обеда работа возобновляется до 11 часов ночи. А между тем, почти половина работающих в рогожных заведениях — малолетние, из коих весьма многие не достигают 10 лет» .
Предприятий, где продолжительность рабочего дня была более 12 часов, насчитывалось в 80-е годы около 20 %. И даже при таком рабочем дне фабриканты практиковали сверхурочные по «производственной необходимости». То время, которое рабочий тратил на уборку рабочего места, на чистку и обслуживание машин, в рабочий день не входило и не оплачивалось. А иной раз хозяин воровал у работников время по мелочам — на нескольких прядильных фабриках были обнаружены особые часы, которые в течение недели отставали ровно на час, так что продолжительность трудовой недели получалась на час больше. Рабочие своих часов не имели, и, даже если знали о таких фокусах хозяев — то что они могли сделать? Не нравится — пожалуйте за ворота!
В среднем по всем обследованным производствам продолжительность рабочей недели составляла 74 часа (тогда как в Англии и в Америке в то время она была 60 часов). Никакого законодательного регулирования продолжительности рабочего дня не существовало — всё зависело от того, насколько жажда наживы хозяина перевешивала его совесть.
Точно так же от совести хозяина зависела и выплата заработанных денег. Мы привыкли получать зарплату раз в месяц, а то и два — а если на неделю задержат, так это уже вроде бы ущемление прав. А тогда на многих производствах деньги выдавались не каждый месяц, а когда хозяину на ум взбредет. «Взбредало» обычно под большие праздники, а то и вообще два раза в году — на Рождество и на Пасху. Как мы увидим чуть ниже, у такой практики был свой шкурный интерес.
Контора платила рабочим когда хотела, не признавая за собой никаких обязательств, зато рабочий был опутан договором, как сетью. Так, на фабрике Зимина (Московская губерния) за требование расчета раньше срока рабочий лишался полутора рублей за каждый оплачиваемый месяц. На химическом заводе Шлиппе у пожелавших уйти вычитали половину, а на бумагопрядильной фабрике Балина и Макарова «рабочие и мастеровые, поступившие на фабрику с Пасхи, все обязаны жить до октября месяца, а ежели кто не пожелает жить до срока, то лишается всех заработанных денег». Не говоря уже о том, что администрация могла уволить работника когда сама пожелает — за собой она никаких обязательств не признавала. Если это и можно признать «отеческим» отношением, то разве что в духе диких народов: «Мой сын — мое имущество: хочу — продам, хочу — сам съем».
Такой порядок расчета давал фабрикантам еще одну дополнительную, но весьма приятную статью дохода. Поскольку расчет рабочий получал лишь в конце срока найма, или как хозяин соизволит, то денег у него не было — а кушать ведь хочется каждый день! И тут на сцену выходили фабричные магазины, где можно было брать продукты в долг под зарплату. Естественно, цены в этих магазинах были на 20-30 % (в лучшем случае) выше, чем в городе, а товар завозился самого дурного качества. Монополия-с…
* * *
Теперь о заработной плате — ведь человек может работать в любых условиях и не жаловаться, если ему хорошо платят. В 1900 году фабричная инспекция собрала статистику средних зарплат по отраслям. А то у нас любят с цифрами в руках доказывать, что рабочие жили хорошо — берут высококвалифицированного слесаря или токаря и показывают: вот столько он зарабатывал, а вот столько стоил хлеб… Забывая, что кроме слесарей были ведь еще и чернорабочие.
Итак, в машиностроительном производстве и металлургии рабочие получали в среднем 342 рубля в год. Стало быть, в месяц это выходит 28,5 рубля. Неплохо. Но, обратившись к легкой промышленности, мы видим уже несколько иную картину. Так, обработка хлопка (прядильные и ткацкие мануфактуры) — 180 рублей в год, или 15 в месяц. Обработка льна — 140 рублей в год, или 12 в месяц. Убийственное химическое производство, рабочие на котором до старости не доживали — 260 рублей в год, или 22 в месяц. По всей обследованной промышленности средняя зарплата составляла 215 рублей в год (18 в месяц). При этом платили неравномерно. Заработок женщины составлял примерно 3/5 от уровня взрослого мужчины. Малолетних детей (до 15 лет) — 1/3. Так что в среднем по промышленности мужчина зарабатывал 20 рублей в месяц, женщина — 12, а ребенок — около семи. Повторяем — это средний заработок. Были больше, бывали и меньше.
Теперь немножко о ценах. Угол, то есть место на койке в Петербурге стоил 1-2 рубля в месяц, так называемая «каморка» (это не комната, как можно бы подумать, а кусочек комнаты, разгороженной фанерными перегородками, что-то вроде знаменитого общежития из «Двенадцати стульев») стоила 5-6 рублей в месяц. Если рабочие питались артелью, то на еду уходило самое меньшее 6-7 рублей в месяц на человека, если поодиночке — более семи. Одиночка, при среднем заработке, мог прожить, но ведь любому человеку свойственно стремиться создать семью — и как прикажете ее кормить на такой заработок? Поневоле дети рабочих с 7-10 лет тоже шли работать. Причем женщины и дети составляли категорию самых низкооплачиваемых рабочих, оттого-то потеря кормильца была уже не горем, а трагедией для всей семьи. Хуже смерти была только инвалидность, когда отец работать не может, а кормить его надо.
Да, кстати, ещё штрафы мы забыли! Как вы думаете, за что штрафовали? Во-первых, естественно, за опоздание. Завод Мартына (Харьковский округ): за опоздание на 15 минут вычитается четверть дневного заработка, на 20 минут и более — весь дневной заработок. На писчебумажной фабрике Панченко за час опоздания вычитается как за два дня работы. Но это как бы строго, однако понятно. А как вы думаете, за что еще штрафовали?
Впрочем, тут современной фантазии не хватит, чтобы такое придумать, надо доподлинно быть «отцом» рабочих. Фабрика Пешкова: штраф в один рубль, если рабочий выйдет за ворота (в нерабочее время, ибо выход за ворота фабрики был вообще запрещен!). Мануфактура Алафузова (Казань): от 2 до 5 рублей, если рабочий «прошелся, крадучись, по двору».
Другие примеры: 3 рубля за употребление неприличных слов, 15 копеек за нехождение в церковь (в единственный выходной, когда можно поспать!).
А еще штрафовали за перелезание через фабричный забор, за охоту в лесу, за то, что соберутся вместе несколько человек, что недостаточно деликатно рабочий поздоровался и пр. На Никольской мануфактуре благодетеля нашего Саввы Морозова штрафы составляли до 40 % выдаваемой зарплаты, причем до выхода специального закона 1886 года они взыскивались в пользу хозяина. Надо ли объяснять, как администрация старалась и как преуспевала в самых разнообразных придирках?
* * *
Ну, переведем дух и двинемся дальше. Об условиях труда и быта рабочих — отдельный разговор. Об охране труда в то время говорить вообще почти не приходилось — это относилось всецело на христианское чувство хозяина. (Кстати, в случае увечья рабочего он ничем не отвечал: может кинуть пособие, а может прогнать за ворота — и живи, как знаешь).
В Царстве Польском по части условий труда было, пожалуй, самое лучшее положение в Российской империи. И вот что пишет фабричный инспектор Харьковского и Варшавского округов Святловский, который лично осмотрел 1500 (!) предприятий с 125 тыс. рабочих — то есть в основном мелких.
«Относительно рабочих помещений можно принять за правило следующее положение: если во вновь воздвигаемых фабриках далеко не всегда обращается внимание на требования строительной гигиены, то в старых фабриках и, особенно, в мелких заведениях эти требования всегда и благополучно игнорируются, и нигде не имеется приспособлений ни для вентиляции, ни для удаления пыли» .
Так, сушильни на махорочных фабриках таковы, что даже привычного рабочего, который пробыл там 15 минут, иной раз вытаскивали в глубоком обмороке.
«При входе в сушильню дух захватывает почти в той же мере, как и при входе в помещение химических заводов, где вырабатывается соляная кислота».
Да, кстати, химические заводы — вот где были настоящие фабрики смерти. Московская губерния (относительно цивилизованная):
«На химических заводах в подавляющем большинстве случаев воздух отравляется различными вредными газами, парами и пылью. Эти газы, пары и пыль не только вредят рабочим, причиняя более или менее тяжкие болезни от раздражения дыхательных путей и соединительной оболочки глаз и влияя на пищеварительные пути и зубы, но и прямо их отравляют… На зеркальных мелких заводах рабочие страдают от отравления ртутными парами. Это обнаруживается в дрожании рук, в общем упадке питания и дурном запахе изо рта».
Кстати, один из таких заводов — по производству свинцовых белил — красочно описан Гиляровским в очерке «Обреченные».
Фабрики тогдашние мало походили на нынешние, где, даже если есть проблемы с вентиляцией, то, по крайней мере, достаточно самого воздуха. Но исследователи условий труда на кустарных и полукустарных производствах, таких как табачные, спичечные фабрики и пр., пришли в ужас, когда измерили, сколько воздуха приходится на одного работающего. Получалось иной раз половина, а иной раз и треть кубической сажени (сажень — около 2 метров, соответственно кубическая сажень — около 8 куб. метров). При этом единственной вентиляцией зачастую служила открытая дверь и форточка в окне, которую рабочие закрывали по причине сквозняков.
Ну а теперь дадим слово самим фабричным инспекторам. Вот все о тех же несчастных рогожниках (более половины работающих — дети!)
«На всех фабриках без исключения мастерские дают на каждого рабочего, или, вернее, живущего, менее принятой нами нормы в 3 куб. сажени, а 2/3 из них дают менее 1 куб. сажени на человека, не считая при том массы воздуха, вытесняемого мочалой и рогожами. На 7 кожевенных заводах было найдено отопление „по черному“ — без труб. Из 1080 фабрик Московской губернии периодическое (!) мытье полов существовало только на трех!»
«Работа в паточной (на сахарных заводах. — Е. П. ) положительно вызывает особую, чисто профессиональную болезнь, именно нарывы на ногах. В паточном отделении рабочий все время стоит в патоке босиком, при чем малейшая ссадина или царапина разъедается, и дело доходит до флегмонозных воспалений. Высокая температура и господствующие сквозняки вызывают ревматические заболевания…»
«В квасильне, где более всего работают дети от 7 лет, у здорового, но непривыкшего человека через четверть часа разболится до обморока голова от невыносимой вони и сырости, которую издает квасящийся уголь… В костопальне дети от 7 лет (которые работают также 12 часов) ходят и распластывают горячую крупку, от которой пыль буквально покрывает их с головы до ног… В прачечной — девочки от 14 лет, совершенно голые, моют грязные от свекловичного сока салфетки в сильно известковой воде, от которой лопается у них кожа на теле…
К числу наиболее вредных работ на сахарных заводах следует отнести работы с известью, которые состоят в гашении, переноске и разбалтывании извести с водою. Мельчайшие частицы ее носятся в воздухе, покрывают платье и тело рабочих, действуют разрушающим образом на то и другое, разъедают глаза и, несмотря на повязки (российский фабричный „респиратор“ — во вредных цехах лица обматывали тряпками. —Е. П. ), проникают в легкие и вызывают разного рода легочные страдания…
…Особенно часто плохи на суконных фабриках „мокрые“ отделения — это настоящие сырые, промозглые подвалы, а между тем полураздетые работницы постоянно ходят из них в сушильню, где температура доходит до 40 °C.
…Существует одна фабрика (Головиной), которая во время работы… ходит ходуном. Для того чтобы попасть в помещение, где установлены чесальные машины, нужно пролезть через входное отверстие, отстоящее от парового двигателя с его движущимися частями не более, как вершков на 6-7 (около 30 см. — Е. П. ); валы расположены на высоте ниже человеческого роста…
…Желудочные скоропреходящие боли (гастралгии) знакомы всем табачным работникам. Это, можно сказать, настоящее профессиональное их заболевание. Вообще нервные страдания (от отравления никотином) так часты на табачных фабриках, что зачастую на вопрос: „Ну, как здоровье?“, получается от рабочих ответ: „Дамы все больны, у всех одышка, у всех головная боль“…
…На перчаточной фабрике Простова пахнет не лучше, чем в общественных и при том никогда не дезинфицируемых писсуарах, потому что кожи на этой фабрике вымачиваются в открытых чанах, наполненных полусгнившей мочой. Мочу доставляют, конечно же, сами рабочие, для чего в помещении в нескольких углах находятся особые чаны, ничем не прикрытые. В небольших кожевенных заведениях люди спят и едят в тех же зловонных мастерских, где воздух не лучше, чем в плохом анатомическом театре…»
Эти доклады относятся к началу 80-х годов XIX века. Но, может быть, за 20 лет что-нибудь изменилось? Посмотрим. Мы снова на сахарном заводе, и снова слово фабричному инспектору .
«Работа на заводе продолжается 12 часов в день, праздников не имеют и работают 30 дней в месяц. Почти во всем заводе температура воздуха страшно высокая. Работают голышом, только покрывают голову бумажным колпаком да вокруг пояса носят короткий фартук. В некоторых отделениях, например, в камерах, куда приходится вкатывать тележки, нагруженные металлическими формами, наполненными сахаром, температура доходит до 70 градусов. Этот ад до того изменяет организм, что в казармах, где рабочим приходится жить, они не выносят температуры ниже 30 градусов…»
Разница если и есть, то в том, что к этому времени на таких заводах не стало детей. Почему — речь впереди…
Особое внимание инспектора обращали на туалеты, или, как тогда говорили, ретирады — на эти заводские заведения трудно было не обратить внимания по причине того, что они сразу же напоминали о себе вездесущим зловонием:
«В большинстве случаев это нечто совсем примитивное: какие-то дощатые загородки, общие для обоих полов, часто очень тесные, так что один человек с трудом может пошевелиться в них. На некоторых заводах вовсе не имеется никаких ретирад».
В 1882 году доктор Песков, осмотрев 71 промышленное предприятие, лишь на одной Шуйской мануфактуре нашел туалет, более-менее соответствовавший представлениям доктора об отхожем месте — как он пишет, «целесообразное устройство». Но самый замечательный анекдот произошел на печально знаменитой (мы еще к ней вернемся) Хлудовской мануфактуре. Там, когда фабричный инспектор поинтересовался, почему администрация не принимает никаких мер к улучшению ретирад, получил ответ, что это делается намеренно:
«С уничтожением миазмов эти места превратились бы в места отдохновений для рабочих, и их пришлось бы выгонять оттуда силой».
Каковы же были хлудовские сортиры, если даже привычный ко всему русский работяга мог выносить их вонь лишь самое краткое время!
Что же касается быта — то человек, не знающий, что такое рабочая казарма, вообще не имеет представления о «России, которую мы потеряли». На многих фабриках рабочие пользовались жильем от хозяина. Иной раз это были домики, где семья могла за сносную плату получить комнату и даже кусок земли под огород, но это было настолько редко, что можно и не учитывать.
Так, на Обуховском заводе, одном из крупнейших и богатейших в Петербурге, хорошими помещениями пользовались всего 40 семей из 2 тысяч работающих. Хорошими считались казармы завода Максвелла — правда, там не полагалось отдельных помещений даже для семейных, а место на койке стоило 2 руб. 25 коп. А вот, например, кирпичные заводы — они группировались по Шлиссельбургскому тракту. Снова слово фабричным инспекторам — лучше, чем они, не скажешь.
«При всяком заводе имеются рабочие избы, состоящие из помещения для кухни и чердака. Этот последний и служит помещением для рабочих. По обеим сторонам его идут нары, или просто на полу положены доски, заменяющие нары, покрытые грязными рогожами с кое-какой одежонкой в головах… Полы в рабочих помещениях до того содержатся нечисто, что покрыты слоем грязи на несколько дюймов…. Живя в такой грязи, рабочие распложают такое громадное количество блох, клопов и вшей, что, несмотря на большую усталость, иногда после 15-17 часов работы, не могут долго заснуть… Ни на одном кирпичном заводе нет помойной ямы, помои выливаются около рабочих жилищ, тут же сваливаются всевозможные нечистоты, тут же рабочие умываются…»
Теперь о «вольных» жилищах.
«На Петербургском тракте квартиры для рабочих устраиваются таким образом. Какая-нибудь женщина снимает у хозяина квартиру, уставит кругом стен дощатые кровати, сколько уместится, и приглашает к себе жильцов, беря с каждого из них по 5 коп. в день или 1 руб. 50 коп. в месяц. За это рабочий пользуется половиной кровати, водою и даровой стиркой».
А вот подлинная клоака, в окрестности пороховых заводов.
«В особенности ужасен подвал дома № 154: представляя из себя углубление в землю не менее 2 аршин, он постоянно заливается если не водою, то жидкостью из расположенного по соседству отхожего места, так что сгнившие доски, составляющие пол, буквально плавают, несмотря на то, что жильцы его усердно занимаются осушкой своей квартиры, ежедневно вычерпывая по несколько ведер. В таком-то помещении, при содержании 5,33 куб. сажен (при высоте потолка 2 с небольшим метра это комната площадью около 20 кв.м. — Авт.) убийственного самого по себе воздуха я нашел до 10 жильцов, из которых 6 малолетних (это он нашел столько. А сколько во время его визита были на работе? — Е. П. )».
Что там Достоевский с его «униженными и оскорбленными»? Разве это бедность? Ведь даже нищее семейство Мармела-довых жило хоть и в проходной комнате, но в отдельной, на одну семью, и в доме, а не в подвале — рабочие заводских окраин посчитали бы такие условия царскими!
А теперь, как говорит Пажитнов, «запасемся мужеством и заглянем в глубь России». Мужество, действительно, потребуется — даже и читать про такое существование, если вы, конечно, человек с воображением, жутко. На большинстве фабрик в глубине России помещения для рабочих подразделялись на две категории: казармы и каморки. Что такое казарма, знает каждый, читавший историю ГУЛАГа — это обычный барак с нарами, примерно при той же или большей тесноте.
Но у зэка по крайней мере было свое отдельное место на нарах, а у рабочего не было — нары, как и цеха, использовались в две смены. Каморки — это тот же барак, но поделенный на отдельные клетушки — такое жилье предназначается для семейных рабочих. Только не стоит думать, что в комнате помещается по одной семье — обычно по две-три, но иной раз и до семи. Однако даже таких каморок для семей не хватает — что за народ такой, нет чтобы в поте лица добывать хлеб и на этом успокоиться, а им еще какой-то там личной жизни хочется! Совсем разбаловались!
В ожидании своей очереди на кусок комнаты семейные пары размещаются все в тех же казармах. В этих случаях они отделяют свои места на нарах занавесками.
«Иногда фабриканты идут навстречу этому естественному стремлению рабочих и на помосте нар делают дощатые перегородки вышиною в полтора аршина (около метра. — Авт. ), так что на нарах образуется ряд, в полном смысле слова, стойл на каждую пару».
Через некоторое время в ногах такого «жилья» появляется люлька — значит, люди ухитряются еще и заниматься любовью в этом помещении! Воистину к чему только ни приспособится человек…
Наконец, «на большинстве фабрик для многих рабочих, по обыкновению, особых спален не делают» . Это значит, что спят рабочие в тех же цехах, где и работают. Ткачи (ручные) спят на станках, столяры — на верстаках, несчастные рогожники — на тех же самых мочалах и рогожах, которые они изготавливают, в тех же сырых и удушливых помещениях. Учитывая, что у рогожников ещё и самый длинный в России рабочий день — до 18 часов, то вся жизнь их проходит в этих темных душных цехах. А работают здесь в основном, еще раз напоминаем, женщины и дети.
Доподлинно, любимицей господина Пажитнова была хлудовская мануфактура, та самая, где сортиры не чистили, чтобы рабочие в них не отдыхали.
«Служа гнездом всякой заразы, миллионная фабрика Хлудова является в то же время образцом беспощадной эксплуатации народного труда капиталом», —
так говорится в исследовании земской санитарной комиссии (1880 г.)
«Работа на фабрике обставлена крайне неблагоприятными условиями: рабочим приходится вдыхать хлопчатобумажную пыль, находиться под действием удушливой жары и переносить удуитивый запах, распространяющийся из дурно устроенных ретирад. Работа идет днем и ночью, каждому приходится работать 2 смены в сутки, через 6 часов делая перерыв, так что в конце концов рабочий никогда не может выспаться вполне.
При фабрике рабочие помещаются в громадном, сыром корпусе, разделенном, как гигантский зверинец, на клетки или каморки, грязные, смрадные, пропитанные вонью отхожих мест. Жильцы набиты в этих каморках, как сельди в бочке. Земская комиссия приводит такие факты: каморка в 13 куб. сажен служит помещением, во время работы, для 17 человек, а в праздники или во время чистки машин — для 35-40 человек…
Эксплуатация детского труда производилась в широких размерах. Из общего числа рабочих 24,6 % составляли дети до 14 лет, 25,6 % составляли подростки до 18 лет. Утомление, сопряженное с трудом на фабрике, было так велико, что, по словам земского врача, дети, подвергавшиеся какому-нибудь увечью, засыпали во время операции таким крепким, как бы летаргическим сном, что не нуждались в хлороформе…
23 января 1882 года хлудовская мануфактура загорелась, и от громадного пятиэтажного корпуса остались одни каменные стены. Впрочем, Хлудов не оказался в большом убытке — он получил 1 миллион 700 тысяч руб. одной страховочной суммы, а потерпевшими оказались те же рабочие. После пожара остались семь возов трупов. По распоряжению директора Миленча, рабочие были заперты в горевшем здании, чтобы не разбежались и лучше тушили пожар, а сторожа снаружи даже отгонят желавших помочь горевшим…
В заключение можно сказать, что чистый доход равнялся 45 % в год» .
Маркс, кажется, говорил, что нет такого преступления, на которое не пойдет капиталист ради 500 % прибыли? Право, он слишком хорошо думал о людях!
В биографии фабриканта Хлудова есть и такой случай: он сделал пожертвование на поддержание типографии, которая печатала богослужебные книги для раскольников-единоверцев, а затем, вернувшись домой, распорядился, в порядке компенсации, снизить своим рабочим жалование на 10 % — таким было его понимание «христианского чувства».
Из книги Елены Прудниковой „ Ленин — Сталин. Технология невозможного” .